Отрывок из книги Андреи Дворкин «Порнография: мужчины обладают женщинами» (1981 год). В начале книги стоит посвящение памяти Роз Келлер – одной из жертв де Сада.
Донасьен Альфонс Франсуа де Сад известный как маркиз де Сад, известный для легиона своих страстных поклонников как Божественный Маркиз – самый известный порнограф в мире. И как таковой он воплощает в себе и определяет мужские сексуальные ценности. В нем насильник и писатель завязались в один гордиев узел. В реальной жизни он пытал и насиловал женщин. Он избивал, насиловал, похищал и пытал детей. В своих работах он без конца прославляет жестокость как основу эротики. Траханье, пытки и убийства становятся неразрывным целым, насилие и секс – синонимы.
Его работы и легенда о нем пережили более двух столетий, потому что литераторы, художники и интеллектуалы мужского пола обожают его, а политические мыслители левого крыла считают его пророком свободы. Сент-Бев называет Сада и Байрона двумя наиболее важными источниками вдохновения для оригинальных и великих писателей-мужчин, которые последовали за ними. Бодлер, Флобер, Суинберн, Лотреамон, Достоевский, Кокто и Аполлинер, помимо прочих, обнаружили в Саде то, что Пол Тиллих, другой поклонник порнографии, называл «смелостью быть».
Симона де Бовуар опубликовала длинную апологию де Сада. Камю, который, в отличие от Сада, считал убийства неприемлемыми, романтизировал Сада как того, кто предпринял «великое оскорбление враждебных небес» и был, возможно, «первым теоретиком абсолютного бунта».
Ролан Барт обсасывал малейшие детали преступлений Сада, совершенные в реальной жизни, а не только на бумаге. Сад был предтечей театра жестокости Арто, воли к жизни Ницше и грез насильника от Уильяма Берроуза. В 1966 году в Англии двенадцатилетний мальчик и десятилетняя девочка были подвергнуты пыткам и убиты самопровозглашенным учеником Сада. Убийца фотографировал и снимал на пленку свои преступления, а потом просматривал их ради удовольствия. В 1975 году в США организованная преступная группировка продавала коллекционерам порнографии так называемые фильмы «снафф». В этих фильмах женщин на самом деле калечили, разрезали на куски, трахали и убивали. Идеальный синтез по Саду. Журналы и фильмы, изображающие как женщин калечат ради сексуального удовольствия, сейчас являются обычным делом.
Основной переводчик тысяч страниц с бойней от Сада на английский язык, благодаря усилиям которого работы Сада были опубликованы и вышли на массовый рынок в США – Ричард Сивер, очень уважаемая фигура в издательском деле. Сивер, пропагандист сочинений Сада и легенды о нем, вроде бы, написал сценарий для фильма о жизни Сада, который должен был снять Ален Рене.
Культурное влияние Сада проникло на все уровни. Его этика – абсолютное право мужчин насиловать и мучить любой «предмет желания» по своему усмотрению – резонирует во всех сферах жизни.
Сад родился во французской аристократической семье, которая была тесно связана с правящим монархом. В ранние годы Сад воспитывался вместе с принцем, который был на четыре года его старше. Когда Саду исполнилось четыре года, его мама оставила двор, и он отправился жить со своей бабушкой. В возрасте пяти лет его отправили жить с его дядей, Аббе де Садом, священником, известным привычкой к чувственным удовольствиям. Его отца, дипломата и офицера, не было рядом в детские годы Сада.
Как это заведено, биографы винят во всех недостатках характера Сада его мать: ее личность, поведение, предполагаемую сексуальную закрепощенность, и это несмотря на то, что про нее практически ничего неизвестно. Что мы точно знаем, но что не принято отмечать, так это то, что Сад был воспитан среди самых могущественных мужчин своего времени. Позднее он писал, как они унижали и контролировали его.
В возрасте пятнадцати лет Сад поступил на военную службу в качестве офицера. В этом возрасте он, судя по всему, увлекся азартными играми и посещением борделей. Покупка женщин стала главной страстью его жизни и большинство женщин и девочек, которых он подвергал насилию, были шлюхами или служанками. Сад преуспел в армейской службе и его несколько раз повышали, и каждое повышение приносило ему еще больше денег.
«Левым» интеллектуалам, которые превозносят Сада, хорошо бы вспомнить, что дореволюционная Франция была полна голодающих людей. Феодальная система была жестокой и грубой. Права аристократии на труд и тела бедняков никем не оспаривались, да их и невозможно было оспорить. Классовая тирания была абсолютной. Чтобы выжить, бедные продавали все, что могли, в том числе и себя. Сад хорошо усвоил и умел использовать этику своего класса.
В возрасте двадцати трех лет Сад влюбился в женщину своего круга, Лауру де Лаури. Сад жаждал брака с ней и был возмущен, когда она начала умолять своего отца не давать своего согласия на этот брак ни при каких обстоятельствах. Сад был в ярости от ее «предательства», причиной которого, возможно, была венерическая болезнь, которой они оба заразились. Сад обвинил ее в инфицировании, и его биографы поверили ему на слово, несмотря на весь его продолжительный и грязный сексуальный опыт. Нет никаких свидетельств, что у Лауры де Лаури был другой половой партнер.
В тот же год Сад вступил в договорной брак с Рене-Пелажи де Монтрей, старшей дочерью в очень богатой семье. Спустя шесть месяцев после свадьбы Сад арендовал изолированный дом, в котором он воплощал свои сексуальные желания на женщинах, которых он покупал.
Через пять месяцев после свадьбы Сада двадцатилетняя женщина из рабочего класса, Жанна Тестард, пострадала от его насилия и угроз. Тестард, мастерица по изготовлению вееров, согласилась прислуживать молодому аристократу. Тот увез ее в свой частный дом и запер там в комнате. Сад ясно дал ей понять, что теперь она его пленница. Он подвергал ее словесному насилию и унижениям. В частности, Сад возмущался ее христианской верой. Он сообщил ей, что мастурбировал в алтарную чащу, а также что он взял две облатки, засунул их в женщину и трахнул ее. Тестард говорила Саду, что беременна и не вынесет плохого обращения. Сад отвел Тестард в комнату с множеством кнутов, религиозных символов и порнографических изображений. Он хотел, чтобы Тестард порола его, а потом он хотел избить ее. Она отказалась. Он взял два распятия, разбил одно из них и мастурбировал на второе. Он потребовал, чтобы она уничтожила распятие, на которое он мастурбировал. Она отказалась. Он угрожал ей двумя пистолетами, которые находились в той комнате, а также шпагой, которая была на нем. Она сломала распятие. Он хотел сделать ей клизму и заставить ее испражниться на распятие. Она отказалась. Он хотел заняться с ней анальным сексом. Она отказалась. Сад угрожал, поносил ее и читал ей лекции всю ночь напролет, в течение суток она не ела и не спала. Прежде чем отпустить ее, он заставил ее подписать пустой лист бумаги и пообещать, что она никому не расскажет о произошедшем. Он хотел, чтобы она согласилась встретиться с ним в воскресенье, чтобы он смог трахнуть ее с облаткой внутри.
После освобождения Тестард обратилась в полицию. Сада арестовали, судя по всему, власти провели расследование и выяснили, что Сад подвергал насилию несчетное количество проституток. Сада наказали, поскольку его развлечения уже стали чрезмерными. Его подвергли двухмесячному заключению в убогой камере в Винсенсе – кошмарная участь для благородного господина. Он писал письма к властям, умоляя не сообщать его семье о природе его преступлений.
После освобождения из тюрьмы Сад завел несколько романов с актрисами и танцовщицами – в восемнадцатом веке они практически всегда были куртизанками. У него было несколько подобных любовниц, и одновременно он продолжал покупать менее изысканных женщин.
Обращение Сада с проститутками было настолько пугающим, что примерно через год после заточения Тестард полиция предупредила сводниц, что Саду нельзя приводить женщин. Камердинер Сада бродил по улицам в поиске новых жертв, некоторые из которых, по словам соседей Сада, были мужчинами.
В тот же период он нашел время, чтобы оплодотворить жену, которая родила сына.
В 1768 году, утром пасхального воскресенья, Роз Келлер, иммигрантка из Германии тридцати с лишним лет, вдова и прядильщица хлопка, которая уже месяц была без работы, обратилась к Саду за милостыней. Тот предложил ей работу – прибирать в доме. Она согласилось. Он обещал ей хорошее питание и доброе обращение.
Сад отвез Келлер в свой частный дом. Он отвел ее в темную комнату с забитыми окнами и сказал, что принесет ей еды. Он запер ее в комнате. Келлер прождала около часа, после чего Сад отвел ее в другую комнату. Он приказал ей раздеться. Она отказалась. Он разорвал ее одежду, бросил на диван, связал ей руки и ноги веревками. Он избил ее кнутом. Он достал нож и сказал, что убьет ее. По словам Келлер, Сад наносил ей многочисленные порезы ножом, а потом втирал в раны воск. Келлер считала, что умрет, и умоляла Сада не убивать ее без пасхальной исповеди. Когда Сад достаточно изрезал ее, он отвел ее в первую комнату и приказал помыться и втереть бренди в раны. Она это сделала. Он также втирал ей в раны мазь собственного изготовления. Он очень гордился своим изобретением, которое, по его словам, быстро исцеляло раны. Позднее Сад утверждал, что заплатил Келлер за побои кнутом, чтобы протестировать свою мазь. Сад принес Келлер еды. Он отвел ее в обратно в комнату, где он избил ее и запер. Келлер забаррикадировала дверь изнутри. При помощи ножа она смогла снять некоторые доски с окон, при этом она поранилась. Сделав себе веревку из простыни, она выбралась из окна. Камердинер Сада нагнал ее и предложил ей денег за возвращение. Она оттолкнула его и убежала.
Келлер была серьезно ранена, ее одежда была в клочьях. Она бежала, пока не наткнулась на деревенскую женщину, которой она все рассказала. Подошли другие женщины. Они осмотрели ее и отвели не к тому представителю властей, так как местный магистрат отсутствовал. Пришлось звать представителя полиции издалека, чтобы он записал ее показания. Келлер осмотрел врач, и ей предоставили кров.
Теща Сада, мадам де Монтрей, уговорила Роз Келлер отказаться от уголовных обвинения в обмен на крупную сумму денег. Несмотря на этот договор, Сада заключили под стражу почти на восемь месяцев, в этот же период его жена снова забеременела.
Когда он вернулся в свой дом в Лакосте вместе с женой, она уехала в Париж, где, спустя семь месяцев, родился второй сын Сада.
После освобождения Сад начал искать себе новых женщин. Сад то появлялся в жизни Рене-Пелажи, то исчезал из нее. В апреле 1771 года у него родилась дочь. В сентябре 1771 года Сад начал роман с младшей сестрой свой жены, Анной-Проспер.
В июне 1772 года Сад путешествовал в Марсель со своим камердинером, известным как Латур. Во время краткого пребывания Сада в городе, Латур заказал для Сада пятерых проституток. Сад (в различных комбинациях) избивал, трахал и принуждал женщин к анальному сексу, как обычно, он сопровождал это угрозами еще худшего насилия и убийства. Он также заставил своего камердинера заняться анальным сексом с одной из женщин и с ним самим. В Марселе он добавил новую грань в свой репертуар: он заставлял женщин есть конфеты с каким-то препаратом. Женщины не знали, что они едят. Сторонники Сада утверждают, что в конфетах был безобидный афродизиак и что-то, вызывающее метеоризм, который казался Саду очаровательным. Две женщины серьезно заболели, съев конфеты, они испытывали сильнейшую боль в животе, их рвало кровью и черной слизью. Женщины считали, что их отравили, и не приходится сомневаться, что если бы они съели больше конфет, как того хотел Сад, они могли умереть. Одна из женщин обратилась в полицию. Расследование действий Сада по отношению к пятерым женщинам – избиения кнутом, анальные изнасилования, попытка отравления – привели к арестам Сада и Латура. Вместе со своей любовницей Анной-Проспер и Латуром Сад бежал в Италию, чтобы избежать тюремного заключения.
Сада и Латура признали виновными в отравлении и содомии (преступлении независимо от применения силы) в их отсутствие. Их приговорили к смертной казни. Поскольку смертный приговор было невозможно привести в исполнение, было проведено символическое сожжение двух мужчин.
Его теща, мадам де Монтрей, столкнувшись с доказательствами его неисправимости, и, вероятно, надеясь разлучить его с младшей дочерью, использовала свое немалое политическое влияние, чтобы добиться тюремного заключения Сада в Италии. В течение последующих четырех месяцев Сад писал письма высокопоставленным чиновникам в Италии и Франции, в которых он жаловался на несправедливость своего тюремного заключения и умолял об освобождении. В конце четвертого месяца он сбежал.
Вскоре после побега Сад несколько раз написал своей теще с просьбой о деньгах. Поскольку денег не последовало, Сад вернулся в Лакост. После его возвращения во Францию был выписан новый ордер на его арест. Он снова сбежал. Несколько недель спустя он снова вернулся в Лакост. Рене-Пелажи подала жалобу на свою мать, возможно, в надежде, что такое давление заставит мадам де Монтрей использовать свое влияние, чтобы добиться снятия обвинений против Сада. Несмотря на жалобу против мадам де Монтрей, был выписан новый ордер на арест Сада. Он скрылся, потом в очередной раз вернулся в Лакост. Рене-Пелажи продолжила попытки добиться ареста своей матери. Ее усилия были вознаграждены, когда высокопоставленные чиновники пообещали, что в парламенте будет представлена просьба об отмене приговора Саду. Затем это привело к отмене королевского приказа о тюремном заключении без суда, который также был выдан против Сада.
Предчувствуя скорый конец своим юридическим проблемам, Сад возобновил активный поиск новых удовольствий. По его запросу сводница по имени Нанон нашла ему пятерых девочек пятнадцати лет, которых отвезли в Лакост, где они подверглись жестокому насилию со стороны Сада. Жена Сада принимала участие в его новых сексуальных забавах. Она была главной защитницей насилия Сада над девочками, и это несмотря на то, что по словам одной из них, Рене-Пелажи сама была «главной жертвой его ярости, которую можно объяснить только безумием». Родители троих девочек выдвинули обвинения против Сада, который отказался отпустить своих пленниц к их семьям.
Одна из девочек получила ужасные травмы. Ее отправили к Аббе, дяде Сада, чтобы помешать ей дать показания. Рене-Пелажи делала все возможное, чтобы не допустить врача к лечению девочки, поскольку ее травмы могли стать основной для обвинений Сада и ее самой. Мадам де Монтрей, возможно, из желания защитить дочь, присоединилась к Рене-Пелажи и Саду и попыталась убедить родителей девочек отказаться от своих жалоб. Все это время Сад держал девочек в Лакосте против их воли. Их могли отпустить к родителям только в обмен на отказ от обвинений в похищении.
Сад привозил и других женщин и девочек в Лакост. В саду Сада были найдены человеческие кости: он заявил, что его любовница закопала их там в качестве шутки. Сводница Нанон забеременела от Сада. Мадам де Монтрей добилась, чтобы был выписан приказ об ее аресте и тюремном заключении без суда. Нанон оказалась в тюрьме, ее новорожденная дочь умерла в Лакосте вскоре после рождения, потому что у кормилицы пропало молоко. Саду снова грозил арест. Он снова бежал в Италию.
Пятнадцатилетней девочке с наиболее тяжелыми травмами, которую отправили к дяде Сада, за девять месяцев так и не стало лучше. Наконец, ее отвезли в больницу, где семья Сада держала ее подальше от всех, чтобы она никому не разболтала о том, что с ней случилось. К тому времени Аббе пришел к выводу, что место Сада в тюрьме.
В течение года Сад путешествовал по Италии. Он жаловался на одиночество. Одна из девочек, которых до сих пор держали в Лакосте, умерла. Другой удалось сбежать, и она обратилась в полицию. Вопреки советам Рене-Пелажи, Сад вернулся в Лакост. Ему достали еще больше женщин. Сад продолжал тратить деньги на женщин, пока Рене-Пелажи жила чуть ли не впроголодь. Он нанимал служанок, а потом запирал их в доме и заставлял подчиняться ему. Отец одной из служанок попытался застрелить Сада. Дочь подписала заявление в защиту Сада. Власти приказали женщине вернуться к своему отцу. Она так и не вернулась.
Была предпринята новая попытка арестовать Сада. Он спрятался. Узнав от мадам де Монтрей, что его мать при смерти в Париже, он отправился туда. Она умерла, не дождавшись его, но в Париже Сад был арестован. Мадам де Монтрей сообщила полиции о его местонахождении. Его отправили в Венсенн, где он находился в заключении почти шесть лет. В 1784 году его перевели в Бастилию. В 1789 французский народ был на грани революции. Сад соорудил самодельный громкоговоритель и призывал людей осадить Бастилию из своей камеры. Его перевели в Шарентон, приют для умалишенных. В 1789 году, 14 июля, Бастилия была взята штурмом. В 1790 году Сада освободили из Шарентона вместе с остальными заключенными старого режима.
Во время своего заключения в Венсенне и Бастилии Сад написал огромное количество книг, которые и сделали его знаменитым (хотя его литературная карьера началась не в тюрьме, ранее он писал и даже иногда продюсировал и ставил театральные пьесы). После освобождения мужа, Рене-Пелажи, которую Сад осыпал постоянными упреками и обвинениями во время своего заключения, оставила его и получила официальный развод. Ярость Сада по этому поводу была неуемной. Он считал, что посвятил ей лучшие годы своей жизни, которые были омрачены лишь несправедливыми уголовными преследованиями. В особенности он обвинял Рене-Пелажи в утрате манускриптов, которые были уничтожены во время взятия Бастилии. Он заявлял, что она должна была спасти их, как он того требовал, а возможно она сама их и сожгла. В последующие годы он постарался воссоздать свою утраченную работу.
После освобождения он впервые встретил свою взрослую дочь. Он сразу же возненавидел ее. В начале 1791 года Сад начал жить с Мари Констанцией Ренелль, которой он посвятил «Жюстину», и с которой, по версии его биографов, у него были искренние, любящие и преданные отношения. Сад был уже не молод. В тюрьме он стал очень толстым, а Французская революция лишила его прежней власти аристократа. Нужда, это знаменитая мать изобретательности, на несколько месяцев породила гражданина Сада.
Почти четыре года Сад балансировал на политическом канате. Он играл роль жертвы злоупотреблений старого режима, который не был верен старому дворянству и полностью поддерживал новое общество. Он говорил политически корректные речи, переименовывал улицы в угоду революционной идеологии и старался спасти свою собственность от притязаний революции и Рене-Пелажи. Его биографы описывают удивительный гуманизм Сада эпоху Террора, когда он был в комитете, судившем Монтреев: он мог бы свести с ними счеты и добиться их казни, но он этого не сделал. Хотя, скорее всего, умело выживающий Сад прекрасно понимал, что если их осудят, то его собственная связь с этим семейством может стать угрозой. В эпоху Террора осуждение Монтреев с наибольшей вероятностью привело бы к его собственной казни.
Революционный лидер Жан-Поль Марат узнал, за что именно Сад был в заключении во время старого режима. Он потребовал его казни, но по ошибке был казнен другой человек с той же фамилией. Марат, хотя и узнал о своей ошибке, не успел ее исправить: он был убит Шарлоттой Кордей.
В конце 1793 года Сад был заключен в тюрьму. Обвинения гласили, что в 1791 году он вызвался добровольно служить королю. Сад настаивал, что он считал, что режим, которому он хотел служить, был верен революции. Он оставался в заключении и в июле 1794 года был приговорен к смерти. Управление тюрьмами было настолько запущено, что Сада не нашли для исполнения приговора. Его не казнили. Позднее в том же месяце казнили Робеспьера, и эпоха террора закончилась. Два месяца спустя Сада освободили.
В 1800 году к власти пришел Наполеон. В марте 1801 года Сад был снова арестован, на этот раз за написание непристойной литературы («Жюстины», опубликованной в 1791 году, и ее новой версии 1797 года, и «Жульетты», опубликованной в 1797 году). За исключением тюремного заключения за антиреволюционную деятельность в 1793 году, до сих пор (Саду было уже шестьдесят) все его аресты во Франции были связаны с жестокими насильственными преступлениями. Теперь Сада арестовали за административное нарушение. Он отказывался от авторства «Жюстины» или «Жульетты», особенно он подчеркивал, что «Жюстина» – это просто грязь. В течение двух лет он был заключен в Сент-Пелажи, в этот период он подвергал сексуальному насилию других заключенных. Из-за чинимого им насилия в Сент-Пелажи, а также в силу новой практики, когда заключение преступников и душевнобольных начали разделять, его перевели Бисетр, приют для умалишенных. Он находился в нем сорок четыре дня, затем, по ходатайству его сыновей, Сада перевели в Шарентон, где содержание было значительно лучше, в особенности для него, поскольку семья платила приюту немалые деньги за его комнату и питание.
Мари-Констанс Ренелль позволили жить в Шарентоне вместе с ним. Саду также разрешили ставить дорогостоящие театральные представления, которые были открыты для публики.
Было предпринято несколько попыток перевести Сада обратно в тюрьму, так как врачи считали его преступником, а не сумасшедшим. Однако Сад был полезен руководству Шарентона, особенно в качестве руководителя театральных постановок. Сад оставался в Шарентоне до своей смерти в 1814 году, ему тогда было семьдесят четыре года. В последний год или два своей жизни, продолжая сожительствовать с Ренелль, он завел роман с Мадлен Леклер. Предположительно, ей было на тот момент четырнадцать лет – фактически ее мать продала ему девочку.
В своем дневнике он отмечал, что хотел и получал от Мадлен абсолютное подчинение, к которому он стремился и которое он ценил всю свою жизнь.
В культуре ненависти к женщинам чрезвычайно сложно доказать, что преступления против женщины должны иметь значение. Вера в то, что женщины существуют для того, чтобы мужчины их использовали, настолько стара, настолько глубоко укоренилась, настолько повсеместна во всех аспектах обычной жизни, что даже те, кто гордятся своей интеллектуальной мощью и этической изысканностью, редко подвергают эту веру сомнению.
Скорбящие, разъярённые, плачущие или спокойные, строгие или дотошные феминистки все пытаются указывать на то, что женщина реальна, что она существует, и что она имеет значение. Другие же смотрят и видят какие-то малозначительные тени под ногами настоящих людей, с которыми происходят реальные события – мужчин. В комнате с сотней «людей», где половина мужчины, а половина женщины, ассоциирующий себя с мужчинами наблюдатель увидит пятьдесят мужчин и пятьдесят теней. Изнасилуй тень и смотри, как она исчезнет. Изнасилование тени, разве это важно? Иногда тень задерживается и все не уходит. Не теряется. Идет следом, наступает на пятки. Таким предписывают злой умысел. Тени становятся мрачными, преследующими. В историях и биографиях, в философских и литературных сочинениях, культура доминирования мужчин сохраняет мужскую власть над женщинами, превращая женщин в тени. Постыдное неравенство жизни сохраняется благодаря искажениям и манипуляциям, характерным для так называемой публицистики. Мужчин изображают подлинными, значимыми, а что происходит с женщинами умалчивается или упоминается как нечто незначительное. Женщин изображают тенями, которые послушно следуют за мужчинами или жестоко преследуют их, но их не считают важными существами, которые имеют значение.
Именно поэтому сексуальный философ Жорж Батай в «Смерти и чувственности» без всякого смущения может писать (ну, или мог до начала женского движения, когда с ним некому было спорить): «В своей жизни де Сад учитывал желания других людей, но его концепция удовлетворения все больше и больше захватывала его в одинокой камере, что привело к прямому отрицанию прав других людей [в его книгах]». Сад, конечно, отрицал права других людей с молодых лет, но эти «другие люди» в основном были женщинами, реальными женщинами, так что они не имели значения для Батая.
Именно поэтому Дональд Томас, один из последних биографов Сада, может утверждать: «Жестокость его литературы во многом противоречит практически всему поведению Сада…». Томас также настаивает на том, что сексуальные желания Сада «в основном воплощались только на бумаге». Эта жестокая и бессовестная жизнь была усыпана телами женщин, над которыми надругались, но их можно игнорировать с помощью искажений или прямого отрицания. Томас не считал зазорным сочинять ложную историю, чтобы представить насилие Сада над женщинами как нечто банальное, и с его легкой интеллектуальной подачи жертва растворяется в воздухе: «Настоящая трудность маркиза де Сада состояла не в желании побить немного девчонок [так], которых он нанимал и подвергал нетрадиционным половым актам, но в том, что он делал это в середине восемнадцатого века, когда к их жалобам скорее могли прислушаться».
Справедливости ради нужно заметить, что феодальная система довольно эффективно мешала «шлюхам» обращаться в полицию с жалобами на аристократа.
Симона де Бовуар в своем эссе «Нужно ли сжечь Сада?», которое впервые было опубликовано в пятидесятых годах, также ухитряется сделать преступления и их жертв практически невидимыми: «На самом деле, порка нескольких девиц [так] (по предварительному сговору) – сущая ерунда, и то, что Сад придавал этому такое значение, наводит на подозрения».
Ричард Сивер и Острин Уэйнхауз, переводчики Сада на английский язык, полностью отрицают права женщин как людей в своем предисловии к собранию сочинений Сада: «В духе своего обычного отношения к себе, Сад однажды заметил в письме к жене, что, если бы у властей была хоть толика здравого смысла, они бы не запирали его, позволяя сочинять, мечтать и предаваться философским изысканиям: таким диким, яростным и абсолютным, каких еще не видел свет. Им стоило отпустить его на свободу и позволить окружить себя гаремом для собственной услады. Но общество не терпит странных вкусов, так что они осудили его. И потому Сад стал писателем».
И снова, жестокость над женщинами каким-то образом исчезает, в данном случае она представляется как нечто менее опасное и менее значимое чем писательство. Жертвы сексуального терроризма Сада не так важны как «философские изыскания». Эта оценка не является результатом сложного морального выбора, она сделана совершенно неосознанно.
В одной книге за другой биографы Сада описывают изнасилованных им женщин невидимыми чернилами. Норман Гир в «Божественном демоне» выбирает лукавый и милый тон: «Разве он был недостаточно наказан за свои грехи? Да и к чему они, по сути, сводились? Немного боли для нескольких девиц и женщин, которых было не так уж и много, и ни одной из них не был причинен серьезный вред. Он соблазнял девиц, но он никогда никого не насиловал. Большинство женщин, которых он использовал в своих оргиях, приходили к нему достаточно добровольно, за плату или, как ни странно, потому что он им нравился… Даже бедная Роз Келлер вскоре выздоровела от побоев, и она получила неплохую компенсацию за легкую боль в заднице. А что до шлюх в Марселе – им платили за их услуги, и они не подвергались с ним ничему для них непривычному».
Жан Полан, садовский миссионер, возмущен, что Сад, такой важный человек, подвергался тюремному заключению за насилие над тенями: «Кажется доказанным, что Сад отшлепал шлюху в Париже: разве это заслуживает года в тюрьме? Немного сладостей с афродизиаком для нескольких девчонок [так] в Марселе: разве это заслуживает десяти лет в Бастилии? Он соблазняет сестру жены: разве это заслуживает месяца в Консьергери? Он досаждает влиятельным и благовоспитанным родителям жены… разве это заслуживает двух лет в темнице? Он помогает сбежать нескольким людям с умеренными взглядами (у нас на дворе Террор): это заслуживает года в Маделоннетте? Известно, что он опубликовал несколько непристойных книг, что он нападал на двор Бонапарта, и, вполне возможно, он симулировал безумие. Это оправдывает четырнадцать лет в Шарентоне, три года в Бисетре, и один год в Сент-Пелажи? Разве не создается впечатления, что для каждого французского правительства годился любой предлог, лишь бы упрятать его за решетку?»
Полан не цитирует ни настоящих преступлений Сада, ни настоящих обстоятельств тюремного заключения. По его версии связь между тем и другим совершенно надумана. Однако последствия заключения реальны: Сад – это жертва ужасной несправедливости, в отличие от его жертв.
Биографы Сада пытаются оправдать, преуменьшить или отрицать (несмотря на документальные подтверждения фактов) каждый акт насилия Сада, когда-либо совершенный им против женщин и девочек. В особенности упорные усилия прилагаются для отрицания похищения и пыток Роз Келлер – первой женщины в послужном списке Сада, которая не была проституткой.
Насилие над проститутками, каким бы бесчеловечным оно ни было, считается вполне приемлемым фактом жизни. Кто же, несмешливо вопрошают биографы, станет отрицать, что эти «девчонки» существуют для того, чтобы их использовать?
Право мужчины на сексуальное удовольствие на своих собственных условиях – это естественное, дарованное свыше право. Сексуальное удовольствие по определению включает или оправдывает применение власти, обмана или насилия. Здоровье или благополучие проститутки ничего не стоят. Ее собственная воля не имеет ценности и не должна учитываться. Применение силы против проституток – это меньше чем ничего. Свобода, это святое слово, ценится лишь применительно к мужским желаниям. Для женщин свобода означает, что мужчины могут свободно ими пользоваться.
Говоря о том, что обычно называют «инцидентом с Роз Келлер» – тонкий эвфемизм – даже биографы Сада вроде бы признают, что наш герой совершил что-то не очень хорошее. Конечно, если Роз Келлер – шлюха и лгунья, то Сад мог делать с ней что угодно без каких-либо последствий. Так что они задаются целью доказать, что она была и тем и другим. Задачу упрощает не истина (ведь она не была ни шлюхой, ни лгуньей), но власть биографов устанавливать собственные определения и границы в обществе, которое ненавидит женщин. Роз Келлер была шлюхой, потому что все женщины, особенно из рабочего класса, шлюхи. Роз Келлер была шлюхой, потому что любая голодная или безработная женщина – это шлюха. Роз Келлер была шлюхой, потому что нет документальных подтверждений каждого дня ее жизни, которые бы доказали, что она не шлюха. Роз Келлер была шлюхой, потому что так сказал Сад. Роз Келлер была шлюхой, потому что после пыток и побега, она приняла деньги от тещи Сада. Роз Келлер была лгуньей, потому что все женщины лгут, особенно когда они обвиняют мужчин в принуждении к сексу. Роз Келлер была лгуньей, потому что так сказал Сад. Роз Келлер была лгуньей, потому что она взяла деньги, а значит она все выдумала, чтобы получить деньги. Роз Келлер была лгуньей, потому что кто она вообще такая по сравнению с героическим Садом?
Гобарт Райланд, переводчик «Аделаиды Брауншвейгской» де Сада на английский, утверждал, что Келлер «выдумала фантастическую историю». Джоффри Горер сомневался в том, что Келлер стоит верить, благодаря последовательному анализу деталей: «Столь сильно израненная женщина не смогла бы перелезть через стену». Томас признает, что «молодой женщине был причинен тяжкий физический ущерб», и строго порицает «попытки извинить его, даже если бы она была шлюхой». И тут же сам извиняет этот ущерб, описывая пытки Келлер как «довольно неприятный час или два и пару минут сильного дискомфорта, которые мало чем отличались от визита к дантисту восемнадцатого века». Деньги все окупили и «разумные люди смотрят на это в перспективе и понимают, что это просто несчастный случай». Рональд Хэйман, автор так называемой критической биографии, вторит этому: «Масса мужчин получают удовольствие точно таким же образом: толпы девочек [так], без сомнения, извлекают из этого немалую выгоду. Деньги – очень мощное обезболивающее». Анджела Картер в своем недавнем псевдофеминистском литературном эссе утверждает, что Келлер «прибегла к шантажу, и кто может ее за это винить?» Впадая в необычный для женщины литературный аффект, Картер пишет: «Это дело завораживает меня. В нем есть завершенность и ясность пьесы Брехта. Чужестранка, нищенка, беднейшая из бедных, оборачивает пороки богача против него же». Ее полет фантазии почти идентичен Хэйману, который предупреждает: «Опять же, мы не должны считать само собой разумеющимся, что Сад получал удовольствие. Когда он делал то, что хотел, в соответствии со своим чувством? Как говорил Жид: “Никто не может знать предела своих чувств и в какой степени он играет в свои чувства. Это противоречие и составляет природу чувств”».
Однако Ролан Барт наиболее безапелляционно лишает Роз Келлер ее реальной жизни, дабы сохранить легенду о Саде в привлекательной, хоть и бессмысленной, прозе: «В полном отрешении от ценности, которую производит удовольствие от Текста, я получают от жизни Сада не спектакль, пусть и грандиозный, человека, угнетенного всем обществом из-за своей страсти, это не мрачное размышление о судьбе, это, inter alia, провансальский диалект, на котором Сад говорил «милли» (мадмуазель) Руссе, или милли Генриетта, или милли Лепинай, это его досадный промах при встрече с Роз Келлер…». Досадные промахи Сада очень важны.
Биографы и интеллектуалы обращаются со всеми девочками и женщинами, которым Сад причинил вред, с неизменной неприязнью. В особенности это касается любой передачи денег от мужчины к женщине, которая стирает любое преступление, сводит на нет ущерб, и не важно кто об этом пишет – биограф-любитель или известный литературный критик. Деньги для покупки женщин, похоже, гипнотизируют. Они волшебным образом выдают лицензию на любое преступление против женщин. Как только женщине заплатили, преступления не было. Никто не пострадал, что бы ни происходило, и это особенно важная тема. Та же мысль присутствует в исследовании сексуальных преступников Института Кинзи и в подавляющем большинстве современных социальных анализов, присутствует явно или подразумевается. Сексуальная свобода определяется как способность мужчин делать, что им заблагорассудится, без глупого сопротивления от «пуританок» и «фригидных» женщин, которые не способны ни познать, ни описать сексуальную истину. Согласно Гиру, отравленные проститутки в Марселе, пострадали от «несварения желудка – далеко не худшее из их приключений». Согласно Томасу, проститутки из Марселя, чье отравление он признает, обратились в полицию потому, что «жаждали найти злодея, которому можно приписать все свои невзгоды и все официальное неодобрение». Согласно Хэйману, «очевидно, что отравление было случайным… [У Сада] не было никакого мотива для их убийства». Надо отдать должное Эдмунду Уилсону, который в 1952 году выступил против бездумных попыток ценителей литературы оправдать преступления Сада и утверждал, что «нет ни малейших причин считать, что [конфеты] предлагались не с целью если не убить девочек [так], то хотя бы причинить им серьезную боль, и поведение Сада, описанное одной из девочек [так], вполне определенно показывает, что цель была именно в этом». Если ознакомиться с существующим дискурсом о Саде, то готовность Уилсона поверить показаниям одной из «девочек» почти шокирует.
Однако основной свой мстительный гнев поклонники Сада приберегают для мадам де Монтрей – тещи де Сада, единственной женщины, которая пыталась его остановить. Стратегия критиков в отношении жертв – стереть их. Мадам де Монтрей стереть невозможно. Она несет ответственность за заключение Сада в Италии, за выдачу нескольких ордеров на его арест. Она также, на разных этапах жизни Сада, пыталась выкупить его из переплета, а также примирить Сада с его браком и его женой. Активная женщина, мать, которая пыталась ограничить жестокие удовольствия мужчины – вся жизнь мадам де Монтрей оскорбительна для биографов Сада. Согласно Гореру, «ее единственной целью было уничтожение де Сада». Он также предполагает, что она ревновала Сада к своей младшей дочери, и эта ревность «побудила ее преследовать и изводить его на протяжении последующих тридцати лет». По мнению различных биографов, мадам де Монтрей желала Сада, но тот отверг ее, кроме того, ей было нечем заняться кроме как строить козни зятю, она была мстительной садисткой, которая просто выбрала Сада в качестве своей жертвы, ее слишком заботило чужое мнение и только потому ее обеспокоили бесконечные слухи о зверствах Сада, именно поэтому она попыталась убить его с помощью государства, она желала свою собственную младшую дочь, а Сад забрал ее, он помешал ее планам выдать младшую дочь замуж, она была бесчеловечной и озлобленной, потому что таковы все женщины, которые вмешиваются в дела мужчин.
Эдмунд Уилсон проявляет определенное великодушие и говорит: «Нет: нельзя винить семью Сада за то, что они добились его заключения». Но ни у одного критика не находится и толики сочувствия к мадам де Монтрей, матери двух дочерей, погубленных Садом, которая воспитывала его детей на протяжении многих лет, пока Рене-Пелажи жила с Садом и участвовала в его преступлениях. В литературе о Саде это она злодейка, это она жестока, это она злоупотребляет властью, это она садистка, это она опасна и должна быть остановлена.
В статьях и книгах о Саде его собственная мать и Рене-Пелажи подвергаются летаргическим и бессистемным оскорблениям. Саду были важнее другие женщины – его литературные друзья лишь рады расставить приоритеты. Вряд ли стоит ожидать, что авторы, которым не дано представить страдания от похищения и пыток, отравления и изнасилования, в состоянии уловить длительные и сложные страдания женщин, которые были лишены свободы официальным браком. Мать Сада в особенности любят винить за то, что она ударилась в религию. Еще ее винят за смерть, ведь Сада арестовали, когда он попытался навестить ее на смертном одре. Рене-Пелажи главным образом винят за то, что она оставила Сада и сожгла некоторые из его манускриптов, чего она, возможно, и не делала. Еще ее винят за то, что она состарилась, растолстела, ослепла. Ее другая вина – сексуальная закрепощенность, то есть недостаточное желание удовлетворять аппетиты Сада. Никто не винит ее за годы преданности Саду, за ее старания уберечь его от тюрьмы, за ее попытки добиться ареста собственной матери, за ее участие в сексуальных и физических пытках пяти пятнадцатилетних девочек.
Насилие Сада над Рене-Пелажи, в отличие от его насилия над другими женщинами, было полностью санкционировано законом. Как ее муж, он имел полное право делать с ней все, что вздумается. Он также имел право тратить ее деньги, что он и делал. Дикость его жизни создала безысходность ее жизни. Кошмар ее жизни затерялся в прославлении его имени.
Камю ухватил саму суть легенды о Саде, когда он написал: «Его отчаянное требование свободы привело Сада в царство служения…». На протяжении всей литературы о нем, за исключением некоторых незначительных уточнений, Сад считается человеком с неутолимой жаждой свободы, и именно эту жажду жестоко наказало несправедливое и подавляющее общество. За этим стоит идея о том, что Сад, которого Аполлинер называет «самым свободным духом, который когда-либо жил», был чудовищем в изначальном значении этого слова – чем-то неестественно чудесным. Когда Сад нарушал сексуальные и социальные границы, в своих книгах или в своей жизни, это считалось по определению революционным. Антисоциальный характер его сексуальности воспринимался как радикальный вызов обществу, увязшему в своих репрессивных сексуальных нормах. Сада видели мифическим изгоем, грандиозным героем бунта в жизни и в литературе, чей сексуальный аппетит, как бомба террориста, угрожает взорвать установленный порядок. Тюремное заключение Сада считается демонстрацией деспотизма системы, которая хочет ограничивать, контролировать и менять сексуальность, не позволяет ей убежать навстречу анархическому удовлетворению. Сад изображается жертвой жестокой Системы, пострадавшим за свое мужество противостоять ей.
В легенде о Саде животворящую роль играет ложное утверждение, в которое многие верят, что он почти всю свою жизнь гнил в тюрьме в наказание за непристойные сочинения. Обыватель, как правило, так себе представляет историю Сада: он был гением, слишком умным для жалких пуритан вокруг, его заперли за его сексуальную свободу, которая в основном выражалась на бумаге, и его держали в тюрьме из-за угрозы сложившемуся общественному порядку, он стал жертвой несправедливого тюремного заключения, его преследовали за выражение радикальных сексуальных ценностей в жизни и сочинениях, за то, что он был «самым свободным духом, который когда-либо жил», за то, что он был оскорблением для системы конформизма. В итоге, Эрика Джонг в своей статье для «Плейбоя» («Нужно быть свободным, чтобы смеяться») утверждает, что Сада посадили в тюрьму за его чувство юмора.
Авторы книг о Саде очарованы и его жизнью, и его работами, и трудно сказать, удалось бы поддерживать легенду о Саде, если бы одно существовало без другого. Эдмунд Уилсон испытывал отвращение к его книгам, тем не менее, он был заворожен его жизнью. Симона де Бовуар испытывала отвращение к жизни Сада, тем не менее, она была заворожена его книгами. Большинство авторов скорее защищают Сада, чем анализируют его сочинения, они влюблены в него по той причине, что его сексуальные пристрастия одновременно запретны и повсеместны. Книги и статьи о Саде – это крестовые походы, романтизация, мистификация в литературном смысле (то есть, преднамеренное запутывание читателя). Преисполненные миссионерской страсти они все приходят к одному и тому же откровению: Сад умер за ваши грехи – за все совершенные вами сексуальные преступления, за все сексуальные преступления, которые вы только хотели совершить, за все сексуальные преступления, которые вы себе представляли.
Сад страдал, потому что он делал то, что вы хотели делать, его посадили в тюрьму, как могли бы посадить в тюрьму вас. Это «вы» подразумевает мужчину. Свобода Сада – это требование свободы, как его понимают мужчины. Страдания и жертвенность Сада, независимо от степени и причины, считаются подлинными, потому что их переживают мужчины (Сад в тюрьме и писатель, болезненно одержимый мужчиной, которого остановили). Нет такой женщины, чью жизнь так же обожали и прославляли. Нет такой женщины, чьи страдания так же оплакивали. Нет такой этики, действий или пристрастий женщины, которые бы так же ценили в мужском поиске смысла свободы.
Основное содержание легенды Сада воспроизводилось самим Садом, в особенности в его тюремных письмах и пустопорожних философских рассуждениях, которые характерны для его книг. Морис Гейне, левый либертарианец, и его ученик Гилберт Лели, первый из так называемых исследователей Сада, переписали подробные самооправдания Сада и в процессе переделали их в общепринятые факты. Сад написал свою собственную легенду, Гейне и Лели воскресили ее, последующие писатели перефразировали, защищали и воплощали ее.
В своих письмах Сад предстает воинственным, гордым мучеником, верящим в свою праведность: «Невзгоды никогда не сломят меня…», пишет он Рене-Пелажи в 1781 году. «И никогда они не сделают мое сердце рабским. Если эти проклятые цепи приведут меня в могилу, ты не увидишь во мне никаких перемен. Мне выпало несчастье получить от Небес полную решимости душу, которая неспособна уступать и никогда этого не сделает. Я полностью лишен страха оскорбить кого-либо».
Именно Сад нарисовал портрет мадам де Монтрей, к которому теперь обратились его биографы, и который они дорисовали уже без его помощи. Как писал Сад: «Этому кошмарному существу уже не достаточно этой кошмарной пытки: ее следует усилить до той степени, на которую лишь способно ее воображение, чтобы удвоить этот ужас. Ты согласишься, что существует лишь одно чудовище, которое может довести свою мстительность до этой точки».
Оправдания Сада просты по всем пунктам обвинения: он никогда не делал ничего плохого. Его защита состоит из двух частей. Во-первых, он не делал ничего из того, в чем его обвиняют, и оснований для тюремного заключения не существует. Никто не может доказать, что он это делал, включая свидетельниц, чьи слова не могут иметь такой же вес, что и его слова: «Показания ребенка? Но это же слуга, нельзя верить ребенку и слуге». Во-вторых, все его действия были обычным делом. Эти два несовместимых направления самозащиты часто спутываются у Сада, но его очарованные апологеты не придают значения противоречиям. Вот как он защищает себя перед своей женой, которая находилась с ним во время насилия над пятью пятнадцатилетними девочками, добытыми Нанон, впоследствии родившей ребенка: «Я уединяюсь с ними, я использую их. Шесть месяцев спустя некоторые родители заявляются и требуют их возвращения. Я возвращаю их [он этого не делал], и внезапно меня обвиняют в похищении и изнасиловании. Это чудовищная несправедливость. Закон по данному вопросу… гласит: во Франции сводницам напрямую запрещается поставлять девственниц, так что если девушка, которую таким образом привели, была девственницей, и она подает жалобу, обвиняют не мужчину, а сводницу, которую тут же сурово наказывают. Даже если мужчина просил у нее девственницу, то он не подлежит наказанию: он просто делал то же, что и другие мужчины. Повторяю, что это сводница предоставила ему девушку, и она прекрасно знала, что ей запрещено это делать, так что это ее вина. Таким образом, первое обвинение в похищении и изнасиловании в Лионе является полностью незаконным. Я не совершил никакого правонарушения. Наказанию подлежит сводница, к которой я обратился».
Использование женщин, по мнению Сада, является абсолютным правом, которое несправедливо ограничивать и которого нельзя лишать ни при каких обстоятельствах. Его гнев на то, что его наказали за насилие над женщинами, так никогда и не утих. Его заявления о невиновности были основаны на следующем утверждении: «Я виновен всего лишь в простом либертинизме, который более или менее практикуется всеми мужчинами в соответствии с их естественным темпераментом или склонностями». Братские узы Сада были очевидны, только когда он использовал преступления других мужчин, чтобы оправдать свои собственные.
Тот самый «либертинизм» Сада был главной темой его сочинений. Ричард Сивер и Острин Уэйнхауз в предисловии к собранию сочинений Сада многозначительно подчеркивают, что «либертин» происходит от латинского слова liber, то есть «свободный». В реальности, изначально либертинами называли освобожденных рабов. Использование данного слова Садом противоречит его раннему смыслу несмотря на утверждения поклонников-переводчиков об обратном. Для Сада либертинизм – это жестокое использование других людей ради собственного сексуального удовольствия. Рабство является обязательным условием либертинизма Сада, и самое долгоживущее наследие Сада – переименование сексуального деспотизма в «свободу».
Сочинения Сада практически невозможно описать. Общее количество ужасов в них является беспрецедентным в истории литературы. Это фанатичное и полностью реализованное желание описать и раскрыть пытки и убийства ради удовлетворения похоти, и оно поднимает центральный вопрос жанра порнографии: Зачем? Зачем кто-то хочет делать (создавать) это? В случае Сада мотивом обычно называют месть обществу, которое его преследовало. Такое объяснение не принимает во внимание тот факт, что Сад был сексуальным хищником, и создаваемая им порнография была частью его хищничества.
Недостаточно сказать, что этика Сада – это этика насильника. С точки зрения Сада, изнасилование – это слишком скромная, недостаточно возбуждающая форма надругательства. В произведениях Сада изнасилование – это прелюдия, подготовка к главному событию, а именно увечьям до смертельного исхода. Изнасилование – это неотъемлемый аспект, потому что сила – это фундамент в концепции сексуального действия по Саду. Однако со временем оно приедается, становится скучным – пустая трата энергии, если не добавлять к нему пыток, а потом и убийство жертвы. Сад ярый приверженец жанра «снафф»: рано или поздно для оргазма потребуется убийство. Жертв режут, сажают на колья, жгут живьем, медленно поджаривают в жаровне, едят, отрубают голову, разделывают, пока они не умрут. Женщинам зашивают влагалища и прямую кишку, чтобы потом их порвать. Женщин используют в качестве столов, на которые ставят обжигающую еду и горящие свечи. Понадобятся тысячи страниц самого Сада, чтобы перечислись все ужасы, которые он описывал. Тем не менее, в них проглядывает общая тема.
В сочинениях Сада мужчин, женщин, мальчиков и девочек используют, насилуют, уничтожают. На верхушке все контролируют либертины, как правило, пожилые мужчины, аристократы, обладающие властью благодаря своему полу, богатству, положению и жестокости. Сад описывает сексуальность этих мужчин как наркотическую зависимость: каждый сексуальный акт развивает толерантность, каждый раз возбуждение требует еще большей жестокости, оргазм требует больше жестокости каждый раз, число и униженность жертв должны всегда расти. Каждый, кто уступает аристократам в богатстве, социальном статусе или своей способности к жестокости, становится мясом для секса. В первую очередь, насмешкам, унижениям и презрению подвергаются жены, дочери и матери. Прислуга обоих полов и женщины-проститутки составляют основную массу тех, кого насилуют, расчленяют и казнят. Лесбийские акты служат украшением бойни, они воображаются мужчиной для мужчин, и это настолько мужское воображение, что единственный логичный выход – это переплетение божественного траха с убийством.
В сочинениях Сада женщин-жертв во много раз больше, чем мужчин, но его жестокость включает всех. Он заявляет пансексуальное доминирование – мужчина, который не знает границ, но все-таки женщин он ненавидит больше.
Хотя аристократов на верхушке никогда не калечат, их могут, по их собственному приказу, пороть и подвергать содомии. Они всегда сохраняют полный контроль над поркой или содомией. Все, что делают с ними, делается ради их оргазма и на их собственных условиях. Для Сада импотенция – это признак стареющего либертина: все более и более изощренные преступления необходимы, чтобы достичь эрекции и эякуляции. Джордж Стейнер, возможно, к своей чести, не смог оценить важность прогресса похоти в произведениях Сада, особенно в «120 днях Содома»: «Говоря кратко: учитывая физиологическое и нервное строение человеческого тела, число способов получения или удержание оргазма и способов соития фундаментально ограничено. Математика секса останавливается где-то на шестидесяти девяти, нет никаких бесконечных числовых рядов». Демонстрируя свою собственную разновидность мизогинии, Стейнер продолжает и говорит, что «с тех пор как мужчина встретил козу и женщину, все оставалось довольно неизменным». Однако Сад именно что утверждает, что мужчины слишком быстро насытились тем, что есть, будь это женщина или коза.
В книгах Сада мужчины на верхушке делят жертв и меняются ими в попытке создать сообщество на основе общей, пусть и плотоядной, сексуальности. Общие жертвы приводят к общим оргазмам, к связи между мужскими персонажами и между автором и его читателями-мужчинами. …
Большое значение придается тому факту, что две основные героини Сада, Жюстина и Жульетта – женщины. Жульетту цитируют особенно часто как эмансипированную женщину, поскольку она относится к пыткам и убийствам с той же потрясающей легкостью, что и мужчины в произведениях Сада. Она та, кто знает, как брать удовольствие, как трансформировать боль в удовольствие, а рабство в свободу. Как говорят литературные друзья Сада, все дело в отношении. Вот у нас есть Жюстина, которую насилуют, пытают, унижают, и она это ненавидит, поэтому она жертва. Вот у нас есть Жульетта, которую насилуют, пытают, унижают, и она это любит, поэтому она свободна. Как выразил эту мысль Ролан Барт: «Крик – это метка жертвы. Она делает себя жертвой, потому что она выбирает кричать. Если, при тех же обстоятельствах, она эякулирует [так], она перестает быть жертвой, и превращается в либертинку: кричать или кончать в этой парадигме является началом выбора, садианским смыслом».
«Садианский смысл» затем сводится к более знакомой проповеди: если ты ничего не можешь с этим поделать (а я постараюсь сделать так, чтобы не смогла), то лежи и получай удовольствие. В критических разборах порнографии Сада изнасилование в уголовном смысле существует только как субъективное ценностное суждение той, кого использовали, и кому всегда приписывается истерия. Согласно Саду, Барту и иже с ними, женщины могут и должны выбрать изнасилование и переживать его так же, как его переживают мужчины: как удовольствие.
Аполлинер восхвалял взгляды Сада на женщин как пророческие: «Жюстина – это женщина в своем исконном виде: порабощенная, несчастная, меньше чем человек. Ее противоположность, Жульетта, воплощает женщину, чье пришествие он предвкушает, чей образ пока не воплотился, которая восстанет в человечестве, у которой будут крылья, и которая обновит мир».
Жюстина и Жульетта – два прототипа героинь в любой мужской порнографии. Обе они – восковые куклы, в которых вставляют различные предметы. Одна страдает, и она провоцирует своим страданием. Чем больше она страдает, тем больше она провоцирует мужчин причинять ей страдания. Ее страдания возбуждают, и чем больше она страдает, тем более возбужденными становятся ее мучители. Затем она становится ответственной за свои страдания, поскольку напрашивается на них. Вторая наслаждается всем, что делают с ней мужчины. Она женщина, которой это нравится, чем бы «это» ни было. Для Сада «отношение» (если использовать термин Барта), которое определяет статус жертвы или господина зависит от отношения к мужской власти. Жертва отказывается стать союзницей мужской силы, принять ее ценности как свои собственные. Она кричит, она отказывается. Мужчины концептуализируют это сопротивление как следование нелепым женским идеям насчет чистоты и добродетели, хотя в действительности жертва отказывается стать союзницей тех, кто требует ее участия в собственном унижении. Это унижение определяется просто тем, что она занимает предуготовленное ей место во вселенной, в которой нельзя выбрать ничего, кроме собственного отношения (кричать или кончить) к тому, что с ней делают. Неспособная превратить свое сопротивление в силу, страдающая женщина демонстрирует сопротивление как пассивность, единственное исключение – это крик.
Так называемая либертинка воссоздает себя по образу и подобию самого развратного (самого сильного) мужчины, которого она только может найти, и в союзе с ним она обретает частичную власть над другими. Либертинки в произведениях Сада всегда находятся в подчинении у либертинов, они зависят от их денег и гарантий физической безопасности. По описанию Сада, у них женская анатомия. Во всех остальных отношениях их взгляды, поведение, вкусы, даже такая симптоматичная деталь как эякуляция спермы, на которую они все способны, говорят о том, что либертинки Сада являются мужчинами. По своей сути они литературные трансвеститы.
Сам Сад в примечании к «Жульетте» уверял в ее подлинности, так как он был убежден, что женщины более жестоки, чем мужчины: «… чем чувствительнее человек, чем острее эта возмутительная Природа потребует от него подчинения своим злым, непреложным законам, а потому женщина подчиняется им с большей горячностью и с большей искусностью, чем мужчины». Идея о том, что женщины – это зло и их надо наказывать, сквозит во всех сочинениях Сада, и не важно, представляет ли женщина силы добра или зла. Порочность женщин и сильная ненависть к женским гениталиям – это основные темы в каждом садовском опусе. И мужчины, и женщины в его сочинениях проявляют глубокую неприязнь и брезгливость к вагине. Анальное проникновение не просто предпочтительнее, вагину часто необходимо спрятать, чтобы мужчина вообще возбудился. Либертинки Сада очень красноречиво объясняют, почему прямая кишка лучше вагины.
В то время как в похотливых убийствах Сада используют мальчиков и мужчин, женщин лишают всех особенностей, которые могут отличать их от мужчин. В мировоззрении Сада женщин ждет бойня, потому что женщины отвратительны и биологически, и эмоционально. Надменность женщин, которые смеют заявлять какие-то права на свои собственные тела, особенно оскорбительна для Сада. Любые горделивые претензии на свою телесную неприкосновенность со стороны женщины требуют жестокого и ужасного наказания. …
В произведениях Сада мальчиков и девочек уродуют, насилуют, пытают и убивают. Мужчины особенно часто делают это со своими дочерями, иногда специально воспитывают их как своих любовниц, чаще всего они их насилуют и передают друзьям, чтобы те их использовали и убивали. Литературные лакеи Сада превращают его одержимость сексуальным насилием над детьми обоих полов в прогрессивный сексуальный радикализм. Как пишет Джоффри Горер: «Согласно Саду, совсем маленькие дети бесстыдны, сексуально любопытны и обладают сильными сексуальными чувствами. Дети являются естественными полиморфными извращенцами». В реальности, согласно Саду, взрослым мужчинам особенно приятно похищать, насиловать, пытать и убивать детей.
Сад также обеспокоен изнасилованием матери, которое совершается не только ее мужем, но и ее детьми. Постоянная мысль, сквозящая в произведениях Сада, сводится к тому, что отцы – это чудесные сексуальные создания, а матери –глупые и ограниченные ханжи, которым лучше стать шлюхами (коими они и являются). Как философ Сад постоянно повторяет, что человек ничем не обязан своей матери, и что источником человеческой жизни является отец: «… Не бойся, Эжени [героиня], и прими такие же чувства, они естественны, сформированы кровью наших отцов, мы ничем не обязаны своим матерям. Что они сделали, кроме как оказали содействие акту, которого добивались наши отцы? Таким образом, это наш отец желал нашего рождения, в то время как мать всего лишь согласилась на него».
Неприязнь к матери является интегральной частью дискурса Сада: «Это безумие предполагать, что человек чем-то обязан своей матери. На чем, в таком случае, будет основана эта благодарность? Нужно ли благодарить ее за то, что она кончила [так], когда кто-то трахнул ее?»
Дочь обращается против своей матери, заставляет мать подчиниться изнасилованию и пыткам, унижает и порочит свою мать и, наконец, доходит до убийства своей матери – это важный сценарий Сада.
Его идеи о женщинах и сексуальной свободе раскрываются во всех его сочинениях. У него было не так уж много идей о женщинах и сексуальной свободе, и повторов он не боялся. Женщинам суждено быть проститутками: «… ваш пол никогда не служит Природе лучше, чем когда он проституирует себя для нас. Другими словами, вы рождены, чтобы вас трахали». Во время изнасилования мужчина пользуется своими естественными правами в отношении женщин: «Если становится неоспоримым тот факт, что мы получили от Природы право без разбору выражать наши желания ко всем женщинам, становится неоспоримым и тот факт, что у нас есть право добиваться их подчинения, не исключительно, потому как в этом случае я буду сам себе противоречить, но временно [доктрина «несобственничества»]. Нельзя отрицать, что у нас есть право издавать законы, которые заставят женщину поддаться огню страсти того, кто желает ее, насилие само по себе является следствием этого права, которому мы можем следовать законопослушно».
Сад был пионером этики будущей сексуальной революции: права мужчин на коллективное владение женщинами, когда у женщины не может быть причин отказать. Сад доводит эти идеи до логического завершения: государственные бордели, в которых все женщины будут вынуждены служить с детства. Идея неограниченного доступа к абсолютно всем женщинам, которых можно насиловать, и которые ничего не смогут с этим поделать, сильно будоражит мужское воображение, особенно в левом крыле, где она приобрела вид эвфемизма «свободный секс, свободные женщины». Вера в то, что это желание неограниченного использования женщин является революционным, придает новое значение словам «сексуальная свобода» в левой сексуальной теории и практике. Сад говорит: используйте женщин, потому что женщины существуют для того, чтобы их использовали мужчины, делайте с ними что хотите ради собственного удовольствия, неважно, с какими последствиями для них. Следуя традиции левого движения, Питер Уэйсс, в своей пьесе «Марат/Сад», перефразирует слова Сада, превращая их в нехарактерные для него: «В чем смысл революции без всеобщего совокупления».
Создавая новую вариацию этой темы левого движения, Кристофер Лэш в своей «Культуре нарциссизма» рассматривает Сада не только как родоначальника новой этики сексуального коллективизма, но и как того, кто предвидел распад буржуазной семьи с его «сентиментальным культом женщин» и падение самого капитализма. Согласно Лэшу, Сад предвидел «защиту сексуальных прав женщины [так] – их права распоряжаться собственным телом, как сказали бы сегодня феминистки… Он понимал, более ясно чем феминистки, что любые свободы при капитализме приходят к одному и тому же – универсальной обязанности наслаждаться и дарить наслаждение». Кажется, что любопытная интерпретация Сада Лэшем исходит из его упорного непонимания сексуальных прав в работах феминисток. Во вселенной Сада обязанность наслаждаться распространяется на женщин как обязанность наслаждаться тем, что ими наслаждаются – если же им это и не удастся, то секс останется прежним – насилием на пути к смерти. Идея о том, что Сад выдвигает феминистские требования женских сексуальных прав, по абсурдности может соперничать только с мнением Геральда и Кэролин Грин в «SM: последнее табу» о том, что «кем бы ни был Сад, его никак нельзя назвать сексистом».
Де Бовуар понимала, что «тот факт, что изначальная интуиция, которая лежит в основе всей сексуальности Сада, и, следовательно, его этики – это фундаментальная идентичность принуждения и жестокости». Камю понимал, что «на два столетия опередив свое время, и в меньшем масштабе [по сравнению со сталинизмом и нацизмом] Сад призывал к тоталитарным обществам во имя безграничной свободы».
Ни они, ни менее совестливые критики не понимали, что то, как Сад оценивал женщин – это константа истории, как воображаемой, так и реальной, которая приводила к уничтожению реальных жизней. Они не понимали, что защита и прославление изнасилований и избиений со стороны Сада – это неизменная историческая тема. Удивительная живучесть Сада в качестве культурной силы объясняется тем, что несмотря на чрезвычайность сексуального насилия над женщинами как в его сочинениях, так и в его жизни, произведения Сада воплощают общие ценности и желания мужчин.
Сила сочинений Сада в возбуждении воображения мужчин. В его произведениях нет ничего, чего не встречается в обычных мужских воззрениях. Сад так понимает романтику: «Я уже говорил тебе: единственный путь к женскому сердцу – это путь мучений. Другого я не знаю». Сад так понимает сексуальность: «… нет более эгоистичной страсти, чем похоть, только ее требования столь строги, что окаменев от желания ты должен думать лишь о себе, а что касается предмета, что тебе служит, его всегда следует считать некоей жертвой, предназначенной унять ярость страсти. Разве не все страсти требуют жертв?».
В этих убеждениях нет ничего необычного, просто их гораздо чаще выражают языком попроще, сохраняют в законодательстве мужского доминирования, особенно в областях изнасилований, избиений и репродукции, и они полностью соответствуют действиям (если не проповедям) обычных мужчин против обычных женщин. Если бы сочинения Сада – скучные, нудные, уродливые – не воплощали бы эти повсеместные ценности, их бы давно забыли. Если бы сам Сад – сексуальный террорист, сексуальный тиран – не воплощал бы те же ценности в своей жизни, он бы не пробуждал извращенное, подобострастное восхищение тех, кто изображает его революционером, героем, мучеником (или, в банальной прозе Ричарда Гилмана, «первым убедительным современным проповедником желания быть не тем, кем тебя считает общество, действовать иначе, чем предписывают жесткие моральные структуры»).
В итоге, Сад важен не как диссидент или девиант. Он важен как Обычный Мужчина – определение, которое бы привело в ужас опьяневшего от власти аристократа, но женщины, по здравому размышлению, увидят его истинность. В Саде раскрывается одно подлинное уравнение: власть порнографа равна власти насильника равна власти мужчины.