Глория Стайнем в своей квартире в Нью-Йорке
Это происходит всегда и везде – сексуализированное насилие стало неотъемлемой частью любых вооруженных конфликтов. В последние дни режима Каддафи его солдаты совершали групповые изнасилования. Египетская армия насиловала журналисток и участниц политических протестов. В Демократической республике Конго сотни тысяч женщин пережили немыслимые групповые изнасилования, которые изуродовали их тела, их семьи и их общины.
Активистка, журналист и основательница Женского медийного центра, Глория Стайнем, начала проект «Женщины в осаде», который документирует изнасилования как оружие войны и геноцида. Начиная от Холокоста и до сегодняшнего дня, проект показывает причины, а также способы борьбы с сексуализированным насилием во время вооруженных конфликтов. Для этого проект раскрывает общие характеристики и связывает насилие разных войн вместе.
Как директор проекта «Женщины в осаде» и журналистка, Стайнем рассказывает в этом интервью о сексуализированном насилии во время конфликтов, и о том, как можно остановить его.
По каким причинам изнасилования настолько повсеместны во время войны?
Во-первых, важно отметить, что изнасилования и война не обязательно сопровождают друг друга. Например, европейские колонисты с изумлением писали на родину, что «даже эти дикари» (как они называли коренных жителей захваченных ими земель) не насилуют женщин-пленных.
Но это оборонительные войны. Если же вы хотите собрать большую группу мужчин и заставить их рисковать своей человечностью, здоровьем и самой жизнью во время наступательных военных действий, то для этого не нужно платить им много денег – нужно развивать у них зависимость от «культа маскулинности». Вы должны убедить их, что они никогда не станут «настоящими мужчинами», если не будут убивать и завоевывать.
А по сути, «маскулинность» означает «не быть похожим на женщин». Возникает целый континуум – контролировать женщин, завоевывать женщин, насиловать женщин, не важно как, пусть даже предметами – бутылками и швабрами в «мирное время», а в Боснии или Конго – стволами ружей и ножами. Эта расхожая фраза про то, что смысл изнасилования не в сексе, а в насилии, возникла не на пустом месте.
В мирное время мужчины могут насиловать группами, следуя за социальным давлением – не ради секса, а чтобы доказать свою маскулинность другим мужчинам в группе. Точно такой же групповой менталитет становится нормой и образом жизни во время войны. Военные офицеры иногда приказывают своим солдатам насиловать, чтобы доказать свою верность и разделить ответственность с «товарищами». Некоторые мужчины впоследствии выражали сожаления и говорили, что не стали бы насиловать без давления группы.
Кроме того, война требует культивировать ненависть к врагу, а врага можно унизить, насилуя «их» женщин, внедряя в них свою сперму, колонизируя их в терминах репродукции, разрушая расовую и этническую принадлежность противника. Патриархальные культуры связывают свою этническую «честь» с чистотой «своих» женщин, одновременно искусственно делая женщин слабыми. Тем самым они фактически превращают женщин в очень удобные мишени.
В мирное время этот «культ маскулинности» имеет такую власть, что он побуждает мужчин совершать совершенно бессмысленные преступления, которые не приносят им никакой выгоды, но могут испортить им всю дальнейшую жизнь. Это и «бойни» с огнестрельным оружием в школах и почтовых отделениях, серийные убийства, домашнее насилие, преследование, убийства собственных жен и детей с последующим самоубийством. Такие преступления нельзя назвать преступлениями на почве ненависти, потому что они не ненавидят тех людей, которых они убивают – просто эти люди символизируют их потерю контроля, эти люди метафорически убивают «маскулинность», от которой зависит все их представление о себе. В интервью подобные мужчины выставляют себя жертвами – они искренне верят, что они имели право на контроль, и у них не было другого выхода, кроме как попытаться восстановить его. Я считаю, что такие преступления правильнее называть «преступления на почве чувства превосходства».
Что бы вы сказали людям, которые называют сексуализированное насилие «естественной» частью вооруженного конфликта?
Я пытаюсь говорить о том, что еще в недалеком прошлом считалось «естественным», но теперь мы так уже не думаем. Например, насилие до недавнего времени было «естественной» частью воспитания ребенка: «Пощадите розгу, испортите ребенка». Насилие было «естественной» частью жизни в браке: «Жену и в колокол нужно бить регулярно». Насилие было «естественной» частью религиозной жизни, если вспомнить самобичевание и умерщвление плоти голодом для освобождения духа.
Или же я цитирую Олофа Пальме, бывшего великого премьер-министра Швеции, котоырй сказал, что гендерные роли – это главная причина насилия на Земле, и задача правительства в том, чтобы очеловечить их. Возможно, именно гендерные роли стали для человечества первым примером того, что нормально, если одна группа готовит, а другая ест, если одна группа говорит, а другая слушает, если одна отдает приказы, а другая подчиняется, если одна состоит из субъектов, а другая из объектов.
У первобытных народов, которые идут на насилие только ради самозащиты и не имеют армии, есть одна общая характеристика – это самые эгалитарные общества в нашем мире, гендерные роли в них довольно гибкие и не поляризуются.
Так что вы можете сказать, что на самом деле все наоборот. Вооруженные конфликты нормализуют крайние формы представлений о «мужественности» и «женственности». А на родине эти роли нормализуют и оправдывают вооруженные конфликты.
Что вдохновило вас на создание «Женщин в осаде»?
Несколько важных книг подтолкнули меня к этой давнишней проблеме. Во-первых, Соня Хеджепет и Рошелль Сайдел послали мне рукопись их антологии «Сексуальное насилие против еврейских женщин во время Холокоста». Я не была с ними знакома, они лишь попросили меня о цитате, но как только я прочитала книгу, я пришла в ярость. Почему потребовалось целых 65 лет, чтобы обнародовать эти факты? Почему об этом ни слова не сказали во время Нюренбергского процесса? И если бы мы знали об этом, смогли бы мы предотвратить создание целых лагерей изнасилований в бывшей Югославии? Или использование изнасилований как оружия войны в Конго?
Я связалась с авторами и спросила, может ли Женский медийный центр как-то помочь провести связь между всеми этими событиями. Наш первый конгресс объединил исследователей Холокоста и тех, кто наблюдал современный опыт женщин в Конго. Это был огромный прорыв в понимании для всех нас.
Затем я прочитала книгу «На темной стороне улицы: черные женщины, изнасилования и сопротивление – новая история движения за гражданские права от Розы Паркс до власти черных» автора Даниель Макгуар. Эта работа связывает движение за гражданские права в США с массовым сексуальным насилием против черных женщин. Например, Роза Паркс расследовала групповое изнасилование черной женщины, которое совершили семеро белых мужчин. И ее знаменитый бойкот в автобусе был прямым результатом ее реакции на то дело. Сопротивление черных женщин сексуальному насилию активно подпитывало это движение.
Очень вдохновляет то, что мы видим позитивные результаты нашей работы. Например, одна женщина пережила жестокое изнасилование в Конго, после чего от нее отказалась ее семья. Но она узнала, что она не одна и что она не виновата, когда поговорила с еврейской женщиной, которую насиловали во время Холокоста, после чего ее подвергли остракизму за «сотрудничество» с нацистами. Каждый пример находит отражение в другом примере. Мы должны знать, что идет не так, чтобы предотвратить это, но особенность проблемы сексуализированного насилия в том, что это способ заставить жертву стыдится и молчать.
Документация проблемы позволяет отдельным пострадавшим увидеть, что они не одиноки, они не виноваты, и это позволяет общественным институтам создать средства для борьбы с проблемой, начиная от новых законов и заканчивая образовательными программами.
Когда мы называем сексуализированное насилие оружием войны, мы делаем его видимым и открытым для политического разбирательства. В прошлом было так: страдания мужчин – это политика, а страдания женщин – это культура. В первом случае нужно обсуждать проблему публично и пытаться изменить ситуацию, во втором случае – это частное дело, за границами права, даже нечто священное. Если мы будем четко говорить, что сексуализированное насилие – это политическая и публичная проблема, то мы прорвем эту стену. Тем самым мы признаем, что сексуализированное насилие можно прекратить.
Почему вы используете термин «сексуализированное» насилие?
Потому что в насилии нет ничего сексуального. Смысл секса в удовольствии. Смысл насилия в причинении боли. Природа говорит нам, что для нас хорошо, делая это приятным, и что для нас плохо, делая это болезненным. Для смешения этих понятий требуется детство, в котором люди, которых мы любим и от которых зависим, причиняют боль, а мы начинаем верить, что нельзя получить одно без другого.
Так что это работает и в обратном направлении. Люди, особенно мужчины с зависимостью от «маскулинности», могут думать, что причинение боли – это единственный способ получить сексуальное удовольствие. Например, я не знала, что существовал концентрационный лагерь только для женщин – он назывался Равенсбрук – до конца 1970-х, пока моя подруга Коннилин Фейг не включила его описание в свою книгу «Лагеря смерти Гитлера». Нацистские врачи гораздо чаще проводили там так называемые медицинские эксперименты – симулировали боевые ранения и ампутации, практиковали различные операции и виды стерилизации, просто бесконечная череда ужасов – все это делали с молодыми, красивыми женщинами. В другом лагере женщин называли «кроликами», потому что их использовали как лабораторных животных. Они старались защитить их. Это было медленное сексуализированное насилие известное как садизм.
Большинство случаев сексуализированного насилия никак не регистрируются. Как вы считаете, с чем это связано?
Похоже, что это единственная форма насилия, в отношении которой все еще обвиняют жертву и даже говорят, что она сама спровоцировала его. Это верно, даже если у женщин была возможность сообщить о насилии и выдвинуть обвинения – хотя бы только на бумаге. Во многих культурах, жертву не просто обвиняют в насилии, ее наказывают и подвергают всеобщему остракизму. Например, организация «Равенство сейчас» работает над случаем молодой буддисткой монахини в Непале. Несколько мужчин изнасиловали ее в автобусе, после чего буддистские монахи заявили, что она не может оставаться монахиней, поскольку лишилась девственности. Мы все можем помогать в раскрытии реальности сексуализированного насилия там, где мы живем.
Для того, чтобы покончить с этими ужасами, нам нужно участие как женщин, так и мужчин?
Да, это так. Чем больше власти в обществе, тем больше ответственности. Женщины несут ответственность за то, чтобы говорить от своего имени, за то, чтобы практиковать «золотое правило» наоборот – мы должны обращаться сами с собой так, как мы обращаемся с другими. Однако у мужчин больше власти в обществе, и они несут ответственность не только за свое собственное поведение, но и за создание такой атмосферы, в которой мужчин наказывают за насилие по отношению к женщинам и награждают, если они обращаются с женщинами как с равными. Точно так же я сама, будучи белым человеком, несу гораздо больше ответственности за борьбу с расизмом, чем люди из этнических меньшинств, которые от этого расизма страдают.
Мужчины могут демонстрировать друг другу преимущества полноценной человечности. Говорят, что женщина, которую больше всего боится каждый мужчина – это женщина внутри его самого. Мужчин наказывают, лишая их человеческих качеств, из страха, что они станут «женоподобными». Мне кажется, что основная причина, по которой мужчины наказывают и убивают женщин – это стремление окончательно покончить с тем, что пугает их внутри них самих.
Ваша работа в женском движении позволяет вам надеяться на успех в борьбе с сексуализированным насилием во время вооруженных конфликтов?
Да, без сомнения. В течение моей жизни нам удалось доказать, что изнасилование – это не секс, а насилие, нам удалось изменить законы, которые требовали, чтобы жертва была девственницей и могла предъявить свидетеля. Когда я училась в школе, то мальчики из моего класса говорили, что изнасилований вообще не бывает, потому что «в игольное ушко не протянешь нитку, если ушко не стоит на месте». Так уже больше никто не говорит. Теперь я получаю письма от мужчин, находящихся в тюрьме, которые прекрасно знают, что такое изнасилование, потому что в отсутствие женщин они подвергаются такому же насилию, как и женщины. Сексуализированное насилие, как во время войны, так и вне нее, было названо своим именем и обозначено как уголовно наказуемое преступление. Теперь мы должны перенести это с бумаги в реальную жизнь.
Вы действительно верите, что можно положить конец этим ужасам или хотя бы значительно снизить их распространенность?
Да, верю. В противном случае, мы опять придем к тому, чтобы списывать все на человеческую природу. Мы знаем, что существуют общества, в которых подобные преступления крайне редки или вообще отсутствуют, так что человеческая природа тут не при чем. А даже если дело именно в ней, главная особенность людей как вида, то, что позволило нам выжить – эта наша способность меняться и адаптироваться. Насилие в доме позволяет нам нормализировать насилие на улице и во внешней политике. Однако поскольку мы считаем исследования по воспитанию детей «женской сферой», а исследования вооруженных конфликтов и внешней политики «мужской сферой», мы редко видим как первое становится причиной второго. Конечно, наша цель в полном прекращении войн. Если мы воспитаем хотя бы одно поколение детей без стыда и насилия, то тогда мы увидим, как можно этого добиться. Ну а пока мы хотя бы можем ограничить войну для тех, кто хочет воевать.
Что бы вы сказали людям, которые утверждают, что эти преступления происходят где-то далеко, в безнадежных обществах? Другими словами, что мы с этим ничего поделать не можем.
Я скажу: откройте глаза, посмотрите выпуск новостей, поговорите с женщинами в ваших семьях и женщинами, живущими по соседству, послушайте, что говорят женщины-солдаты, которых насиловали их товарищи по оружию. Разница всегда только в степени. Нет ни безупречного, ни безнадежного общества.
Этот проект не пытается создать соревнование по слезам. Люди не должны страдать – ни мужчины, ни женщины. Просто некоторые страдания называют неизбежными и винят в них жертву, поэтому чтобы положить им конец, мы должны сначала сделать их видимыми.