«Я не хотела показаться грубой, и я не хотела показаться злой». Это сказала Люси Декутер во время суда над бывшим ведущим канадского канала CBS, Джианом Гомеши, по обвинению в сексуальном насилии. Декутер спрашивали, почему она в течение часа оставалась в доме Гомеши после того, как он бил и душил ее. Она объяснила, что ее с детства приучали заботиться о самочувствии и комфорте окружающих, «думать о людях хорошо» и «быть приятной в общении». Она сказала, что воспитание требовало от нее быть вежливой к хозяину дома, похоже, даже к агрессивному.
Тем, кто слышал ее показания, было сложно понять, как сочетаются поведение Декутер и обвинения в насилии. Три женщины, обвинившие Гомеши в избиениях, после насилия вели себя не так, как ожидала публика: оставались, продолжали общаться, переписывались по электронной почте. [По этой причине Гомеши был оправдан, хотя сами избиения были доказаны]. О чем они только думали? Спрашивали некоторые. Где было их самоуважение?
Однако остальные женщины хорошо понимали, как такое могло произойти, они узнавали себя в подобном саморазрушительном поведении.
Многие женщины привыкли считать, что их роль – быть миротворицами, улаживать проблемы, быть «заботливыми», даже в ущерб самим себе. «Я делала то же самое, – говорят эти женщины. – Я оставалась». «Даже сделала ему завтрак».
Почему такое «неидеальное» поведение жертв вызывает злость и обвинения? Дебора Синклэр, психологиня из Торонто, которая работает с пережившими психологическую травму, говорит, что люди судят жертв насилия, исходя из своих гипотетических предположений о том, как они сами будут вести себя в схожей ситуации.
«Если бы это случилось со мной, то я бы…» – начинают рассуждать они. Однако по словам Синклэр: «До того, как вы сами побываете в точно такой же ситуации, вы не знаете, как именно вы будете реагировать. Многое зависит от всего вашего воспитания и всего предыдущего опыта».
Такое поведение часто ставит в тупик не только посторонних людей, но и самих жертв насилия, которые не понимают, почему они так себя вели. «Когда я говорю об этом сейчас, меня возмущает, что я осталась и не ушла, но такой была моя реакция», – сказала Декутер в зале суда.
«Многие жертвы не могут объяснить собственное поведение. Мы должны помнить, что до тех пор, пока они не подверглись нападению, они, скорее всего, разделяли те же мифы о сексуальном насилии, что и большинство людей», – говорит Нина Барроуз, психологиня, работающая с жертвами сексуального насилия.
«Мы живем, думая, что с нами этого никогда не случится, а если и случится, то мы будем кричать, драться и убежим, так что когда мы сталкиваемся с реальным насилием и реагируем совсем по-другому, это может вызвать очень сильное замешательство», – поясняет она.
Для многих жертв пассивное или даже вежливое поведение после насилия является защитной реакцией. Мозг пытается переосмыслить случившееся, превратить его во что-то не травматичное. Пострадавшие часто не хотят воспринимать случившееся как сексуальное насилие, и не хотят назвать мужчину, которого они хорошо знают и которому доверяли, насильником.
«Слишком тяжело осознавать, что тот, кого мы знаем, кого любим, о ком заботимся, кого мы считали хорошим и порядочным парнем, может сознательно причинить нам вред, – говорит Фарра Хан, координаторка по информированию о сексуальном насилии и поддержке при Университете Райерсона. – Иногда, чтобы снова почувствовать себя в безопасном и привычном мире, в первый момент мы пытаемся все исправить, угодить или подружиться с человеком, который причинил нам вред».
Джаклин Фридман, бостонская писательница и ведущая подкаста о половом равенстве, говорит, что она встречала много жертв сексуального насилия, которые никогда не называли пережитый опыт насилием, потому что они не хотели так об этом думать.
«Тяжело принять, что кто-то сделал это с твоим телом», – говорит Фридман, которая сама пережила изнасилование, и которая теперь читает лекции в колледжах о культуре изнасилования.
«Иногда в подобный момент менее болезненно думать, что это мы приняли неверное решение и не должны винить того, кто сделал это с нами, потому что мы не хотим принимать насилие как часть себя. И мы обращаемся к выученной любезности, чтобы выразить наше отрицание случившегося. Для женщин привычно винить во всем себя. Это сценарий, который сразу же оказывается под рукой».
Можно ли преодолеть выученное стремление «быть милой» любой ценой? В конце концов, минимизация пережитого насилия никак не защищает пострадавших от долгосрочных последствий травмы.
Джаклин Фридман считает, что для этого необходимо вмешательство свидетельниц: «Мы должны держаться друг друга. Когда мы видим, что другая женщина начинает вести себя подобным образом, мы должны сказать: “Эй, ты ведь знаешь, что ты не обязана быть вежливой с этим человеком”».
Нина Барроуз говорит, что нам нужно научиться лучше выслушивать и реагировать на рассказы о насилии: «Понимание собственного поведения и реакций – это огромная помощь для жертв насилия. Без этого они могут считать себя странными, сумасшедшими или виноватыми».
Дэбора Синклэр считает, что ответ в феминизме: «Я стараюсь воспитывать свою дочь иначе, и я стараюсь поощрять всех женщин, которых я встречаю в жизни, говорить за себя и защищаться. Но для этого им приходится преодолевать много привычных реакций. Меня саму воспитывали как хорошую девочку-католичку».
Аманда Дэйл, исполнительная директорка Клиники имени Барбры Шлифер, которая оказывает помощь женщинам, столкнувшимся с насилием, говорит, что мы должны ставить под вопрос некоторые практики привития плохих привычек девочкам. Например, когда родители повторяют дочерям, что надо быть «добрыми» все время, или нарушают их физические границы, заставляя обнимать родственников и друзей против их желания, или когда учителя игнорируют сексуализированные издевательства в своих классах.
«Нет причин ожидать, что дети будут вести себя иначе, если мы не поможем им руководством, критическим мышлением и поддержкой, – говорит Дэйл. – Это будет очень сложный процесс переучивания».
Источник: Globe and Mail