Отрывок из книги Джудит Льюис Герман «Инцест между отцом и дочерью» (Judith Lewis Herman «Father-Daughter Incest», Harvard University Press, 2012). Первое издание книги относится к 1981 году. Другие отрывки из этой книги: «Распространенность инцеста и его отрицание», «Семья патриарха».

Большинство дочерей (80%) были младше 13 лет, когда их отцы впервые инициировали сексуальные действия с ними. Средний возраст начала инцеста составлял 9 лет. Первые сексуальные контакты ограничивались сексуальными прикосновениями, в дальнейшем они прогрессировали до мастурбации и орально-генитальных контактов. Большинство отцов не предпринимали попыток совершить вагинальный половой акт, по крайней мере, они не делали этого до тех пор, пока дочь не достигала половой зрелости.

Отцы редко применяли силу. В силе не было никакой необходимости:

Ивонн: «Первые сексуальные поползновения, насколько я помню, начались, когда мне было четыре или пять лет. Я еще в школу не ходила. У родителей была вечеринка, то есть, у моей мамы были какие-то гостьи. Отец уложил меня и брата к себе в постель, чтобы мы ей не мешали. Брат лежал по одну сторону от него, а я по другую. Я помню, что он начал меня обнимать, прижиматься ко мне сзади и трогать мою вагину. Помню, что он начал тискать меня за попу. Я помню, как лежала там, а он говорил мне, что так делали Адам и Ева, так что все в порядке».

Авторы, которые считают инцестом только вагинальный половой акт, сообщают о более старшем возрасте дочери. В исследовании Мэйша, средний возраст дочери на момент начала инцеста был 12 лет, то есть, в этом возрасте начинались вагинальные половые акты (21). Другие исследовали, которые определяли инцест так же, как и мы, то есть как любой сексуальный контакт, сообщали, что в большинстве случаев сексуальные отношения начинались, когда дочери были младшего школьного возраста. В одном исследовании дочери были в возрасте 5-14 лет на момент начала инцеста, в другом исследовании – 6-14 лет (22).

Если отцы и объясняли что-то нашим респонденткам, то объяснения были глупы и не убедительны. Самым маленьким девочкам говорили: «Я тебе так расскажу про птичек и пчелок», «Это наша особая игра» или «Ты же хочешь, чтобы папочке было хорошо?» Девочкам старшего возраста говорили: «Я готовлю тебя для твоего мужа», «Ты должна привыкнуть к сексу» или «Тебе нужно, чтобы я объяснил тебе реалии жизни». Похоже, многие отцы, считали, что у них есть отцовское право на то, чтобы познакомить дочерей с сексом.

Иногда отцы представляли сексуальное насилие как некий обряд инициации. Они заявляли, что знакомят дочерей с секретными и запретными знаниями, побуждают их оставить детство позади и стать взрослыми женщинами:

Джэки: «В тот год я повзрослела. У меня начались месячные, я бросила играть в куклы и вести себя как пацанка».

Сара: «Когда я была маленькой я думала: почему тот, кого я люблю, и кто любит меня, будет делать со мной что-то плохое. На это не было ответа, кроме как… это естественно, так должно быть. Я думала, может быть, я так становлюсь женщиной» (23).

Семь дочерей вспомнили только один инцидент, когда отец подвергал их сексуальному насилию. Большинство женщин говорили о том, что после первого контакта отец повторял его снова и снова при каждой удобной возможности. В среднем инцестуозные отношения продолжались в течение трех лет. Данные других исследований подтверждают, что в большинстве случаев инцестуозные отношения продолжаются длительное время (24).

Хотя многие респондентки были слишком маленькими, чтобы понимать значение происходящего, они обычно понимали по поведению отца, что происходит что-то неправильное:

Ленор: «Мне было лет семь, когда произошел первый случай с отцом. Иногда они клали нас, детей, к себе в постель, и он продолжил так делать после того как мать легла в больницу. Он начал оказывать мне больше внимания. Однажды он позвал меня лечь с ним в кровать. У него был стояк, и он был в резинке. Он сказал подрочить ему. Сказал сжимать это, и он кончил. Я была невинной девочкой, довольно изолированной. Я не знала, что это такое. Я не помню, говорил ли он мне никому не рассказывать, но все произошло очень быстро, и ему явно было стыдно. Как только он кончил, он отослал меня прочь. Я знала, что он будет отрицать это, но у меня сохранилось очень яркое воспоминание об этом».

О самом сексуальном контакте дочери не говорили ничего хорошего. Многим нравились другие аспекты «особых отношений» с отцами, но сексуальные контакты вызывали у них ужас. Большинство дочерей изобретали отчаянные стратегии, чтобы избегать их:

Рита: «Я все это ненавидела, это был кошмар наяву. Но я ничего не могла поделать. Я выполняла его программу. Не знаю, почему он ее выполнял, потому что я никак не реагировала. Каждый раз я говорила: «Папа, мне надо в туалет». Понимаете, все что угодно, лишь бы уйти от него».

Страх, отвращение и стыд – самые распространенные чувства, которые вспоминали дочери. Большинство дочерей переживали сексуальные контакты с помощью диссоциации. Они «цепенели» или притворялись, что «на самом деле это не происходит».

Шейла: «Моя голова просто умирала. Было невозможно с таким справиться, так что я и не справлялась. Как будто ничего и не было. Каждый раз, когда я пытаюсь рассказывать об этом, у меня в голове становится пусто. Как будто все внутри головы взрывается». …

В большинстве случаев отцы настаивали на своих сексуальных требованиях несмотря на явное нежелание и отвращение дочерей. Почему они выбирали вести себя именно так – можно только гадать. Вероятно, собственные потребности были для них столь важны, что они решали игнорировать страдания дочерей.

Некоторые исследования, которые изучали инцестуозных отцов, подчеркивали зависимость и страх одиночества со стороны отца. В фантазиях отца дочь – источник всей заботы и нежности, в которых он инфантильно нуждается. Он думает о ней как об идеализированной подруге детства или невесте, а также как об идеальной, полностью жертвующей собой матери. Реальность, в которой она – ребенок, а он – взрослый человек, не имеет для него большого значения. Навязчивое повторение сексуального контакта нужно ему, чтобы подтвердить, что она никогда не откажет ему и не отвергнет.

Кроме того, отец испытывает сам сексуальный акт как огромную награду. В этом случае он может структурировать сексуальные контакты так, как ему хочется, ему не надо опасаться, что его сексуальную компетенцию будут оценивать или высмеивать. Секретность и запретность контакта только больше возбуждают его. Сексуальные контакты с дочерью становятся для него чем-то вроде зависимости, только в отличие от алкоголя или наркотиков у него нет никакого похмелья, кроме, возможно, угрызений совести. Инцестуозный отец может поддерживать такую зависимость без вреда для своего здоровья, ведь если физический вред и есть – он достается только дочери.

Наконец, в некоторых случаях страдания дочери лишь усиливают удовольствие отца. Многие исследователи отмечали, что инцест, как и все остальные сексуальные преступления, является выражением агрессии и враждебности для насильника. Вероятно, что основная мотивация таких контактов – это власть и доминирование, а не сексуальное удовольствие. Один исследователь, который проводил психологические тесты среди осужденных за инцест, пришел к выводу, что инцест – это выражение враждебности ко всем женщинам, а дочь выбирается как жертва, потому что она – женщина, которая меньше всего способна сопротивляться или отомстить.

Отцы говорили большинству респонденток никому не рассказывать о сексуальных эпизодах. Их пугали самыми ужасными последствиями, если они расскажут правду: они доведут мать до нервного срыва, их родители разведутся, отца посадят в тюрьму, или же их самих накажут, заберут из дома и отправят в детдом. Так или иначе, девочкам внушали, что если они расскажут секрет, то они лишаться одного или обоих родителей. Те женщины, которые не помнили подобных угроз, все равно интуитивно знали, что хранить инцест в секрете – это их обязанность, и что это нужно для сохранения семьи:

Джанет: «Я просто знала, что если я расскажу, то последствия будут ужасны. Моя мать развалится, или они расстанутся. Я даже не хотела представлять, что тогда случится».

В некоторых случаях отцы угрожали тяжелым телесным вредом:

Мэгги: «Он сказал, что если я расскажу, то он меня застрелит. Я верила ему, потому что он был полицейским. Мне сейчас тридцать лет, и я все еще его боюсь».

Большинство дочерей (58%) никогда не рассказывали об инцесте своим матерям или кому-либо еще напрямую, пока они оставались в родительском доме. Несмотря на это они мечтали о том, что их матери их спасут. Часто они пробовали намекнуть матерям на то, что происходит что-то плохое. У многих были симптомы сильного стресса: они жаловались на боли в животе или боли во время мочеиспускании, они стали пугливыми или замкнутыми, их мучили ночные кошмары. Такие «неспецифичные» симптомы типичны для детей, которые подвергаются инцестуозному насилию, о чем сообщали многие клиницисты (27).

У некоторых респонденток в детстве было навязчивое, ритуализированное сексуальное поведение, которое должно было насторожить любого информированного наблюдателя. Например, одна девочка в возрасте пяти лет начала подходить к знакомым мужчинам и пытаться расстегнуть им штаны. Некоторые девочки начали «экспериментировать» с детьми более младшего возраста, воспроизводя с ними такое же сексуальное насилие, которому подвергали их самих. Подобные непрямые крики о помощи обычно игнорировались матерями или понимались превратно. Многие дочери считали, что их матери знали правду или должны были знать ее, и они испытывали горькое разочарование в матерях за то, что те не вмешивались:

Шейла: «Однажды она была на работе, и она так беспокоилось, что дома случилось что-то плохое, что ушла с работы и вернулась домой. Когда она вернулась, я заперлась в ванной и плакала там, и я помню, как она спросила отца: «Что с ней такое?» Мне было трудно принять тот факт, что она даже не поняла, что со мной случилась беда. Почему она не спросила, что случилось, у меня? Почему она не пыталась выяснить, что я чувствую?».

Кристина: «Философия моей матери – игнорировать проблемы и надеяться, что они сами исчезнут. Она вечная жертва – даже в мелочах, она всегда придумывает отговорки, почему она ничего не может с этим поделать. Она знала про инцест – не могла она не знать. Но она никогда этого не признавала. Просто твердила, что мужчины есть мужчины, и с этим ничего не поделаешь».

Все дочери, которые рассказали об инцесте матерям, были разочарованы их реакцией. Большинство матерей не хотели или были неспособны защитить дочерей. Они слишком боялись своих мужей и слишком зависели от них, они не рисковали пойти на конфронтацию. Они или отказывались поверить своим дочерям, или они верили, но все равно ничего не делали. Они ясно давали понять, что отцы стоят на первом месте и, в случае необходимости, дочерями пожертвуют:

Ивонн: «Последний раз, когда отец начал ко мне приставать, мне было восемь или девять лет. Моя мать снова нас застукала, и отец обещал больше этого не делать. Потом он сильно напился, пошел во двор и лежал там под деревом ночью. Мать меня разбудила и сказала, что отец напился под деревом и не идет в дом. Она хотела, чтобы я позвала его в дом, а то он подхватит пневмонию. Я встала и пошла на крыльцо. Там было сыро и холодно, я сделала все как мать велела. Попросила папу вернуться в дом. Он вернулся. После этого я решила, что они оба чокнутые».

Только три матери, узнав об инцесте, расстались со своими мужьями, но даже в этих случаях расставание оказалось недолгим. Жизнь без мужей оказалась слишком тяжела для матерей, они соглашались вернуться к мужу через несколько месяцев. Еще три матери, узнав об инцесте, отослали дочерей из дома:

Пола: «Она боялась, что я стану лесбиянкой или шлюхой. Она отправила меня в психушку. Это был хороший повод избавиться от меня».

В целом, дочери, которые рассказывали матерям, так или иначе жалели об этом. Большинство дочерей, справедливо полагая, что их никто не защитит, хранили тайну инцеста в молчании, при этом они были готовы ухватиться за любую возможность покинуть отцовский дом.

У некоторых дочерей появлялись близкие отношения с взрослыми женщинами вне семьи, которые частично заменяли им мать. Хотя дочери редко решались рассказать домашние секреты посторонним, само наличие таких отношений помогало дочерям выжить в ужасной семейной обстановке:

Марион: «Сестра моей матери была для меня единственной опорой в детстве. Она жила на ферме со своими тремя детьми, и я проводила у нее лето. Мне нравилось быть на природе, я там все время играла. Моя бы воля, я бы никогда не возвращалась домой. Я не рассказывала ей про папу, но мы часто говорили о маме, и о том, что иногда она странно себя ведет. Она говорила, что я бы поняла, если бы знала, какое у них было детство. Она никогда не объясняла, что она имеет в виду. Помню, как я мечтала, чтобы она была моей мамой».

Сандра: «Мама моей лучшей подруги пустила меня пожить к ним, когда мать вышвырнула меня из дома. Если бы не она, я бы спала под мостом. Любой, у кого была хоть капля сострадания, открыл бы мне дверь, но это сделала только она. Там мне было хорошо. Я жила с ними до тех пор, пока у меня не начались первые роды. Замужество все изменило к худшему. Лучше бы я осталась с ними».

Девочки, которые смогли найти замену матери, были самыми везучими. Все женщины в нашем исследовали мечтали о сильной, компетентной и любящей матери. Многие отчаянно завидовали подругам и одноклассницам, у которых, с их точки зрения, были нормальные матери:

Ленор: «Когда я слышу, что другие женщины жалуются на своих матерей, мне хочется на них наорать: «Идиотка тупая, ты хоть понимаешь, как тебе повезло?».

Некоторые дочери выражали разочарование в родителях с помощью фантазий о том, что их на самом деле удочерили, но однажды их настоящие родители придут и спасут их. Другие просто смирялись с тем, что с эмоциональной точки зрения они – сироты:

Джанет: «Я помню, что в возрасте девяти лет решила, что если они разведутся, то я ни с кем из них жить не хочу».

В подростковом возрасте дочери становились более уверенными в себе и готовыми бунтовать. Отцы реагировали на это с крайней ревностью, которая граничила с паранойей. Они делали все возможное, чтобы запереть дома и изолировать дочерей, а также помешать развитию нормальных отношений с ровесниками. Они воспринимали внешний мир как источник сексуальных опасностей и возможностей, а дочери были для них «маленькими сучками», не заслуживающими доверия, и они считали, что должны сторожить их.

Многие дочери рассказывали, что их отцы рвали их одежду, запрещали помаду и косметику, не разрешали ходить на вечеринки или свидания:

Шейла: «У него крыша ехала от одежды, которую я носила, или того, как я выглядела. Наверное, я была последней, кто начала красить губы. Я действительно не понимала, к чему все это. Я только знала, что отец все время говорит, что я очень плохая по какой-то причине, и все связано с этим».

Некоторые отцы смирялись с неизбежным и разрешали дочерям какую-то социальную жизнь, но при этом они настаивали на том, чтобы учинять им допросы с пристрастием:

Ленор: «Он твердил, что я не должна вешаться мальчикам на шею и жертвовать своим интеллектом. Я это понимала так – нельзя вести сексуальную жизнь и обладать интеллектом одновременно. Только потом я поняла, что он просто хотел сохранить меня для себя. Я была папиной маленькой дочкой. Когда я перешла в старшие классы, я начала спать с парнями. Я была такой изолированной, что у меня не было подруг. Мне казалось, что так проще всего общаться с людьми. Как только отец узнал, у него появился повод избивать меня до полусмерти. Это случалось каждый раз, когда у меня появлялся новый парень. Предполагалось, что он человек свободных взглядов. Он хотел узнать все, что я делаю, в мельчайших подробностях. Клещами вытягивал любые детали».

Ревность и сексуальные домогательства отцов становились все более и более невыносимыми, дочери начинали пытаться сбежать из семьи. Тринадцать девочек убегали из дома хотя бы раз. Большинство попыток были кратковременными – девочки быстро понимали, что на улице им не выжить, и они нехотя возвращались домой. Только две девочки убежали навсегда. В течение подросткового возраста они выживали, занимаясь стриптизом или проституцией:

Пола: «Я убежала в Нью-Йорк. Жила сама по себе с шестнадцати лет. Сутенера у меня не было, я не настолько сошла с ума. Знала многих женщин в этом бизнесе, и со мной там много чего случалось. Если бы я не познакомилась со своим парнем, то была бы сейчас мертва».

Три девочки, которые убежали, были пойманы и направлены в психиатрические клиники как «трудные дети». Во время госпитализаций история инцеста не раскрывалась. Еще три девочки пытались добиться, чтобы их перевели из дома в приемные семьи или в школу-интернат. Они также потерпели неудачу:

Эстер: «Я смогла сбежать от отца, только когда нашла себе мужчину постарше. До этого обращалась за помощью к специалистам, просила поместить меня в какой-нибудь приют для девочек. Социальная работница несколько раз встречалась со мной, но я так и не смогла сказать, почему так сильно хочу уйти из дома. Она встретилась с моим отцом – он произвел на нее хорошее впечатление как любящий и заботливый родитель. Она отказалась помогать мне попасть в приют для девочек».

В раннем детстве у девочек игнорировались симптомы крайнего стресса, и подростковые побеги из дома так же понимались превратно. Никто из специалистов, контактировавших с девочками, не выяснил, почему они так отчаянно стремились сбежать из семьи.

Рано или поздно большинство девочек решали, что единственный способ избавиться от отца – найти сильного мужчину-защитника. Многие рано забеременели и очень рано вышли замуж. Восемнадцать из 40 женщин (45%) забеременели в подростковом возрасте. В большинстве случаев у них не было особого желания стать матерями, и беременности были непреднамеренными. Несмотря на это, беременность обычно могла положить конец инцесту (28). …

Когда отцы понимали, что дочери ускользают из-под их контроля, они начинали искать им замену. Если в семье были младшие сестры, отцы обычно направляли сексуальное внимание на них. В одиннадцати семьях (28%) инцест повторялся с младшими сестрами. В еще 10 семьях (25%) дочери подозревали, что их сестры подвергались сексуальному насилию, но не были в этом уверены. В трети семей инцест не повторялся из-за отсутствия младших сестер. Многие авторы отмечали феномен, когда отец «переключается» на младшую дочь, в некоторых исследованиях пропорция семей, в которых это происходило, была еще выше (29).

По словам респонденток, их братья не подвергались сексуальному насилию. Тем не менее, в ряде случаев братья страдали от физического насилия. Некоторые братья формировали агрессивное и насильственное поведение, которое копировало поведение их отцов. Одна из дочерей подвергалась сексуальному насилию со стороны брата, а не только отца. Она считала, что когда отец нарушил табу на инцест, он тем самым дал разрешение брату делать то же самое. Некоторые женщины подозревали, что их братья перенесли инцест как своеобразную семейную традицию в следующее поколение:

Марион: «Вот вы знаете разные исследования, как вы думаете, это наследственное? Ужасно так говорить, но я думаю, что у моего брата такая же проблема. Помню, мы жили в коттедже у океана, когда его дочке было три или четыре года. Я застукала их в кровати, когда дома больше никого не должно было быть. Я видела, как он ее трогал, и меня чуть не вырвало. После этого я его почти не видела. Сейчас у него две внучки. Мне кажется, он как-то ненормально гордится одной из них. Не могу это объяснить, но что-то в этом есть. Я об этом никому не говорила».

В нескольких случаях отцы уходили из семьи, когда дочери покидали дом. Это подтверждало веру дочерей в то, что сохранение семьи было их ответственностью, и что брак родителей зависел от инцестуозных отношений.

Ни в одном случае инцестуозные отношения не прекращались по инициативе отца. Дочери прекращали сексуальные контакты, как только у них появлялась такая возможность, используя любые средства, какие только у них были. Большинство из них считали, что с точки зрения их отцов инцестуозная связь так и не закончилась, и их отцы с радостью возобновят сексуальные отношения, как только у них появится такая возможность.

Хотя всем дочерям в конечном итоге удалось сбежать из своих семей, они чувствовали, даже на момент интервью, что их отцы все еще представляют для них опасность, и что им придется защищаться от отца до тех пор, пока он жив.